I am proud to announce the publication of two important books in the "Explorations of the Far Right" book series that I edit for ibidem Press: British Fascism: A Discourse-Historical Analysis by John E. Richardson and The Hungarian Far Right: Social Demand, Political Supply, and International Context by Péter Krekó and Attila Juhász.


John E. Richardson, British Fascism: A Discourse-Historical Analysis (Stuttgart: ibidem Press, 2017)



Fascism is inherently duplicitous, claiming one thing whilst being committed to something else. In examining this dishonesty, it is essential to distinguish between the surface arguments in fascist discourse and the underlying ideological commitments. Analyzing contemporary fascism is particularly difficult, since no fascist party admits to being fascist. Drawing on the critical insights of historical and linguistic research, this book offers an original and discerning approach to the critical analysis of fascism. It demonstrates that any understanding of the continuing popularity of fascist political ideology requires interdisciplinary analysis which exposes the multiple layers of meanings within fascist texts and the ways they relate to social and historic context. It is only through contextualization we can demonstrate that when fascists echo concepts and arguments from mainstream political discourse (e.g. 'British jobs for British workers') they are not being used in the same way.

Péter Krekó, Attila Juhász, The Hungarian Far Right: Social Demand, Political Supply, and International Context (Stuttgart: ibidem Press, 2017)



This timely book examines far-right politics in Hungary—but its relevance points much beyond Hungary. With its two main players, the radical right Jobbik and populist right Fidesz, it is at the same time an Eastern European, European, and global phenomenon. Jobbik and Fidesz, political parties with a populist, nativist, authoritarian approach, Eastern and pro-Russian orientation, and strong anti-Western stance, are on the one hand products of the problematic transformation period that is typical for post-communist countries. But they are products of a "populist zeitgeist" in the West as well, with declining trust in representative democratic and supranational institutions, politicians, experts, and the mainstream media. The rise of politicians such as Nigel Farage in the U.K., Marine Le Pen in France, Norbert Hofer in Austria, and, most notably, Donald Trump in the U.S. are clear indications of this trend. In this book, the story of Jobbik (and Fidesz), contemporary players of the Hungarian radical right scene, are not treated as separate case studies, but as representatives of broader international political trends. Far-right parties such as Jobbik (and increasingly Fidesz) are not pathologic and extraordinary, but exaggerated, seemingly pathological manifestations of normal, mainstream politics. The radical right is not the opposite and denial of the mainstream, but the sharp caricature of the changing national, and often international mainstream.

Andreas Umland's review* of my forthcoming book, Russia and the Western Far Right: Tango Noir, available for pre-order via Routledge and Amazon. (If you need a 20% discount for the pre-order via Routledge, give me your e-mail address in the comments section - it will not be published.)

This voluminous monograph deals not only with post-Soviet affairs, but also the Soviet period—namely the 1920s and 1950s when the Kremlin already had some secret contacts with West European right-wing extremists. While [Marlene] Laruelle’s volume [Eurasianism and the European Far Right] primarily details connections between Russia’s extremely anti-Western Eurasianists and the Western far right, the principal focus of [Anton] Shekhovtsov’s volume is the paradoxical collaboration of the Soviet and Putin regimes with various Western ultra-nationalists, and especially, during the last years, with those in Austria, Italy, and France. While Moscow was, after World War II and today still is, loudly “anti-fascist,” it has—in a variety of situations—not hesitated to contact, support, and utilize extremely right-wing extremists for various foreign and domestic purposes. Recently, this has included employing far-right commentators for propaganda and disinformation purposes in Kremlin-controlled mass media, or engaging Western fringe politicians as guests to manipulated elections in the role of foreign observers who legitimize, for Russia’s domestic audience, engineered polls, including pseudo-referenda, with affirmative public statements.

Shekhovtsov underlines the motivational ambivalence of the intensifying collaboration of the Kremlin with the Western far right—a dualism that reflects the Janus-like character of Putin’s cynical and postmodern, yet also sometimes fanatical and archaic, regime. On the one hand, Moscow behaves pragmatically when, in its capacity as a kleptocracy, it tries to establish as many as possible links to influential Western mainstream politicians and businesspeople, without regard to their political views or ideologies. The Kremlin only turns to various radicals in the West to the degree that it cannot build close relationships within the establishment in the respective countries, and when it can instead get access—sometimes via middlemen like Dugin—to alternative political circles. Moscow then also supports these often populist and nationalist forces as its allies and as troublemakers in the EU and Atlantic alliance.

On the other hand, however, Moscow’s growing international isolation and intensifying contacts with the far right, within and outside Russia, are also ideologically driven, and feed back into the self-definition of the regime. As an autocracy in need of consolidation, Putin’s regime is being naturally drawn—both domestically and internationally—to groups whose ideologies support illiberal policies and undemocratic practices. The far-right groups, in turn, profit from public alignment to the world’s territorially largest country and a nuclear superpower. The result have been, as Shekhovtsov outlines, constantly deepening relationships between Russian officials and Western far-right activists since the mid-2000s.

* This is an excerpt from Andreas Umland's review article "Post-Soviet Neo-Eurasianism, the Putin System, and the Contemporary European Extreme Right".

После падения режима Саддама Хуссейна в Ираке в здании одного из министерств были найдены документы, свидетельствовавшие об обширных контактах иракских властей с представителями западных деловых и политических кругов. Начиная с 1990-х гг. у режима Хуссейна были две основные проблемы на внешнеполитическом фронте: санкции со стороны западных стран и связанные с ними ограничения по продаже нефти, которые оказывали крайне негативное влияние на экономику Ирака, но удерживали страну от агрессивных действий в отношении соседей. Поэтому содержание международных контактов иракских властей было в основном связано с лоббированием снятия западных санкций и обхождением ограничений на продажу нефти – последнее осуществлялось с помощью нефтяных ваучеров, которыми режим Хуссейна расплачивался со своими иностранными союзниками.

Среди найденных документов был обнаружен договор, заключенный в 2002 году в Багдаде между иракскими властями с одной стороны и двумя австрийскими политиками – с другой. Этими австрийскими политиками были ныне покойный лидер праворадикальной «Австрийской партии свободы» (АПС) Йорг Хайдер и его помощник Эвальд Штадлер. Договор предполагал, что Хайдер и Штадлер становятся лоббистами иракского режима в Австрии и Европе, за что Хайдер получает 1.250.000 долларов США, а Штадлер – 3.750.000. К моменту заключения договора Штадлер уже возглавлял «Австрийско-иракское общество» и наряду с Хайдером активно критиковал западные санкции против режима Хуссейна.

Йорг Хайдер и Саддам Хуссейн в Багдаде

Спустя 12 лет после подписания договора с иракскими властями, 16 марта 2014 года, Штадлер – уже в качестве лидера крошечной правоконсервативной партии «Рекос» – приехал в Крым в качестве наблюдателя на нелегитимном «референдуме» о выходе из состава Украины, который закончилася российской аннексией Автономной Республики Крым. А уже 2 ноября 2014 года Штадлер был наблюдателем на «парламентских выборах» в Донецке, оккупированном объединенными сепаратистскими и российскими силами. На пресс-конференции в Донецке Штадлер обрушился с критикой на ОБСЕ, которая отказалась признавать легитимность «выборов» в «Донецкой и Луганской народных республиках» и призвал учередить АБСЕ – «Ассоциацию по безопасности и сотрудничеству в Европе» – которая, вероятно, стала бы удобным инструментом про-путинской политики на Западе.

За 12 лет, прошедших с момента подписания договора между австрийскими крайне правыми и Хуссейном и до приезда на крымский «референдум» наблюдательной миссии, состоявшей из правых и левых радикалов, случилось многое. Режим Хуссейна был свергнут западной коалицией во главе с США в 2003 году, «цветные революции» потрясли пост-советское пространство в 2004-2005 гг., Россия оккупировала Южную Оссетию и Абхазию в 2008 году, а в 2014 году начала «гибридную войну» против Украины. В связи с аннексией Крыма и агрессией России в восточной Украине Запад проявил удивительное единство и ввел санкции против многих ключевых представителей российских правящих и деловых элит. Как и в случае с режимом Хуссейна, путинский режим стал ощущать потребность в западных союзниках, которые бы лоббировали отмену санкций и продвигали идею легитимности российских действий на международной арене. Несмотря на то, что сторонников путинского режима можно найти фактически по всему политическому спектру западных стран, наиболее активными являются именно представители крайне правых сил.


История сотрудничества российских представителей с европейскими крайне правыми, естественно, не ограничивается событиями, проходящими на фоне продолжающейся «гибридной войны» против Украины. Эта история даже не ограничивается пост-советским периодом российской государственности. Еще в 1920-х гг. коммунистические власти предоставляли советскую территорию для тренировок «Черного Райхсвера» – нелегального подразделения, состоящего по большей части из националистических добровольцев, вооруженных сил Германии, которые были ограничены по численности Версальским договором. Советско-нацистский «Пакт Молотова-Риббентропа» 1939 года открыл реальность Второй мировой войны и Холокоста. После окончания Второй мировой «анти-фашистские» советские власти спонсировали нео-нацистские группировки и партии в ФРГ в рамках «активных мероприятий» КГБ: с одной стороны, нео-нацисты выступали против вступления ФРГ в НАТО и были выгодны в таком качестве Советскому Союзу, а с другой – «цветущая» нео-нацистская политическая сцена ФРГ позволяла коммунистам указывать на «возрождение фашизма» на капиталистическом Западе и представлять терроризируемую «Штази» Восточную Германию как «оплот антифашизма».

После распада Советского Союза сотрудничество с западными крайне правыми проходило по линии отдельных российских ультранационалистических деятелей. В течение 1990-х гг. национал-большевик и «нео-евразиец» Александр Дугинвыстраивал отношения фактически со всеми европейскими крайне правыми – начиная от испанских нео-нацистов и заканчивая более эрудированными французскими «новыми правыми». Сергей Глазьевспособствовал знакомству с Россией основателя американского фашистского политического культа Линдона ЛаРуша, который еще в конце 1980-х называл русских «ленивыми, пьяными, суеверными и аморальными животными». Владимир Жириновскийпытался дружить с нео-нацистом и мультимиллионером Герхардом Фраем из Немецкого народного союза и Жан-Мари Ле Пеном из Национального фронта (НФ), от которого ЛДПР – в свои первые бедные годы – получала «гуманитарную помощь» в виде компьютеров и факс-аппаратов.

Жан-Мари Ле Пен и Владимир Жириновский в Москве

Благодаря иракским властям, которые видели в ЛДПР (и КПРФ) влиятельных политических игроков и щедро снабжали их нефтяными ваучерами, Жириновский стал первым российским ультранационалистом, который предпринял серьезную, хотя и безуспешную попытку организовать праворадикальный интернационал. В 2002 году после очередной поздки в Ирак и на фоне международных дискуссий о возможном вторжении западных стран в эту страну Жириновский организовал в Москве встречу представителей западных праворадикальных партий и посланников из Ирака, Ливии, Северной Кореи, Индии и Афганистана. Основной идеей встречи было осуждение санкций в отношении режима Хуссейна и выражение ему поддержки. На той же встрече Жириновский объявил о начале работы ежегодного «Всемирного Конгресса Патриотических Партий».

За несколько дней до начала первой конференции в январе 2003 года Жириновский сделал заявление, которое в то время осталось незамеченным – сегодня, тем не менее, его смысл дает ключ к пониманию современных процессов. Жириновский отметил, что «по всей Европе активизировались патриотические партии, которые стали получать поддержку избирателей от 5 до 50%», и предложил, чтобы официальная Москва получила «рычаг влияния на мировую политику» через праворадикальные партии, к которым у Жириновского был доступ. Жириновский провел еще три «Всемирных Конгресса Патриотических Партий» – в 2004, 2006 и 2010 гг., – но каждый раз состав участников становился все маргинальнее.

В 2003 году, когда Жириновский, основываясь на своем опыте ультранационалистического лоббиста режима Хуссейна, предложил задействовать европейских праворадикалов для продвижения российских интересов в Европе, путинский режим все еще выстраивал отношения с западными мейнстримными политическими кругами и не интересовался крайне правыми. Ситуация начала меняться в 2004-2005 гг. после «цветных революций» в Грузии, Украине и Кыргызстане, которые Кремль воспринял как западные попытки подорвать влиние России на пост-советском пространстве. Учитывая то значение, которое сыграли местные и иностранные неправительственные мониторинговые организации в мобилизации населения против подтасовки результатов выборов, Кремль оказался заинтересованным в работе альтернативных структур электорального мониторинга, которые бы занимали лояльную Кремлю и про-российским политикам позицию.

Одной из таких альтернативных структур стала Международная организация по наблюдению за выборами CIS-EMO, созданная в 2003 году Алексеем Кочетковым, бывшим членом фашистской организации «Русское национальное единство» и «Общества друзей Саддама Хусейна». Начиная с 2005 года, CIS-EMO приняла участие в более чем 40 миссиях по наблюдению за выборами в Азербайджане, Эстонии, Франции, Германии, Казахстане, Кыргызстане, Польше, России, Турции и Украине, а также в непризнанных на международном уровне «государствах»: Абхазии, Южной Осетии и Приднестровье. CIS-EMO имела официальную поддержку, в частности, со стороны Министерства иностранных дел России. Например, когда Кочетков и его коллега были арестованы во время драки, произошедшей в Молдове в июле 2005 года, сам министр иностранных дел Сергей Лавров назвал этот арест «неприемлемым актом».

Алексей Кочетков и Башар аль-Ассад в Дамаске

На протяжении многих лет CIS-EMO сотрудничала в сфере политически мотивированного мониторинга избирательных процессов с двумя другими организациями, которые были основаны в ЕС, однако деятельность которых характеризовалась четкой пророссийской позицией: (1) «Европейский центр геополитического анализа» (ЕЦГА) с главным офисом в Польше и (2) «Евразийская обсерватория демократии и выборов» (ЕОДВ), базирующаяся в Бельгии.

Бывший член польской фашистской группировки «Никлот» Матеуш Пискорский, основавший ЕЦГА в 2007 году, свою международную карьеру по мониторингу избирательных процессов начал в 2004 году, когда он был отправлен для наблюдения за парламентскими выборами в Беларуси ныне покойным Анджеем Леппером – председателем право-популистской партии «Самооборона Республики Польша». Согласно совместному докладу ОБСЕ и БДИПЧ, парламентские выборы 2004 года в Беларуси «в значительной мере не соответствовали требованиям ОБСЕ», в то время как «белорусская власть не смогла обеспечить соответствующие условия для того, чтобы именно воля народа стала источником государственной власти». Вывод Пискорского же оказался прогнозируемо положительным, поскольку, по его мнению, выборы были свободными и справедливыми.

Александр Захарченко и Матеуш Пискорски в оккупированном Донецке

В 2009 году была предпринята попытка расширить деятельность ЕЦГА на международном уровне, и, в дополнение к уже существующей организации в Польше, был создан филиал ЕЦГА в Германии во главе с Петром Лучаком – членом немецкой лево-популистской партии «Левые». В своей рекламной брошюре ЕЦГА, будучи международной организацией, не скрывала свою ориентированность на Россию. Отмечалось, в частности, что мероприятия ЕЦГА будут включать в себя «публикацию статей и/или интервью в российских журналах и на российских сайтах, перевод и издание книг на русском языке, участие в конференциях, семинарах и круглых столах в России, [и] предоставление интервью ведущим российским СМИ».

В свою очередь, ЕОДВ была основана в 2007 году Люком Мишелем – лидером бельгийской национал-большевистской Коммунитарной национал-европейской партии. В 2006 году Мишель вместе с генеральным секретарем КНЕП Фабрисом Бором и членом политбюро этой партии Жан-Пьером Вандерсмиссеном – по приглашению CIS-EMO – принял участие в наблюдении за «референдумом» о независимости Приднестровья, где познакомился с росийскими и про-российскими политиками.

CIS-EMO долгое время координировала работу с ЕЦГА и ЕОДВ: CIS-EMO находила выборы, исход которых имел значение для внутренней или внешней политики Москвы, а ЕЦГА и ЕОДВ осуществляли набор европейских наблюдателей – преимущественно из числа право- и леворадикальных партий. В 2010 году дороги Кочеткова и Пискорского разошлись, и ЕЦГА и ЕОДВ стали работать с про-кремлевской российской организацией «Гражданский контроль» под руководством Александра Брода – директором Московского бюро по правам человека. «Гражданский контроль» – это типичная GONGO (от «government-organized non-governmental organization», т.е. созданная государственной властью неправительственная организация). Группы, из которых состоит данная ассоциация, лояльны к Кремлю, а ключевые фигуры в правлении ассоциации одновременно являются членами или, по меньшей мере, тесно связаны с Государственной Думой и Общественной палатой РФ. Скрытой целью деятельности «Гражданского контроля» является легитимизация и обнародование заявлений о справедливости результатов электоральных процессов, которые в действительности являются противоречивыми или вообще нелегитимными, а также критика выводов международных миссий по наблюдению за выборами, организованных ОБСЕ, Европейским Парламентом, «Фридом-хаус» и т.д.

Именно «Гражданский контроль» организовал международную наблюдательную миссию на «референдуме» в Крыму в марте 2014 года и «парламентских выборах» в оккупированных частях восточной Украины в ноябре того же года. На них присутствовали, в частности, представители таких праворадикальных партий и движений, как АПС, «Фламандский интерес» (Бельгия), «Атака» (Болгария), «Йоббик» (Венгрия), «Национальный фронт» (Франция), «Лига севера» (Италия), «Двери» (Сербия) и других.

"Международные наблюдатели"на "референдуме"в оккупированном Крыму

Для многих европейских праворадикалов участие в наблюдательных миссиях стало началом участия в иной про-кремлевской деятельности. Особенно востребованы они оказались российскими СМИ, которые ощущали потребность в западных «экспертах» и «комменаторах», придерживавшихся про-кремлевских позиций. Кроме того, участники наблюдательных миссий стали часто появляться на различных конференциях и встречах, которые проводились в Москве и были посвящены критике американской политики и «расширения НАТО», евразийской интеграции, необходимости диалога между Западом и Россией и т.д.

Опыт сотрудничества российских и западных ультранационалистов еще в 1990-х годах показывает, что среди западных крайне правых всегда были те, кто с симпатией относился к России и видел в ней противовес американскому влиянию в Европе. Но после российско-грузинской войны в августе 2008 года в некоторых европейских странах стали возникать организационные инициативы, которые создавались крайне правыми и были откровенно ориентированы на Россию. В конце 2008 года во Франции бывший участник правоэкстремистской группировки ГУД Андре Шанклю создал «Коллектив Франция-Россия», в основании которого лежали три главные идеи: «поддержка российской внешней политики и нынешнего правительства России»; использование финансового кризиса 2008 года в качестве предлога для того, чтобы «повернуться спиной к американцам и к их доллару»; положение о том, что «американцы стремятся навязать нам свою культуру». Шанклю поддерживал активные контакты с Дугиным, но не смог вывести свою про-российскую деятельность на какой-либо значимый уровень.

В 2009 году, также во Франции, Фабрис Сорлен, который ранее выдвигался по списку «Национального фронта» (НФ), создал «Альянс Европа-Россия». Его целями было укрепление связей между Европой и Россией для объединения «христианской цивилизации», которая бы противостояла «подъему ислама»; усиление сопротивления «американской гегемонии»; создание внутреннего европейского рынка, куда входила бы и Россия. Инициатива Сорлена не была особенно успешной, но он оказал влияние на состоявшийся позднее открыто про-российский разворот НФ.

В Австрии, в свою очередь, отдельные члены АПС стали принимать деятельное участие в конференциях, организуемых компанией «Австрийские технологии», которая управлялась Барбарой Каппель, отвечавшей в ту пору за экономическую программу партии. Официальной целью «Австрийских технологий» был трансфер технологий австрийских компаний зарубеж (в частности, в Россию), но конференции компании не имели имели отношения к австрийским технологиям как таковым: с 2008 по 2010 год компания провела несколько конференций, на которых осуждались действия грузинских властей и «цветные революции», а также приветствовалось укрепление австрийско-российских политических связей. Почти постоянным участником конференций «Австрийских технологий» был российским журналист Максим Шевченко, который выполнял роль координатора между АПС и российскими политиками. Также Шевченко способствовал визиту двух членов АПС – Йоханна Гуденуса и Йоханнеса Хюбнера – в Чечню для встречи с Рамзаном Кадыровым в 2012 году. Формально целью визита в Чечню было убедиться, что республика является безопасным регионом и чеченские беженцы в Австрии могут возращаться домой – идея скорейшего возвращения беженцев в страну пребывания популярна среди правых популистов, – но во время переговоров с чеченскими властями члены АПС также обсуждали возможности австрийских инвестиций в регион.

Леван Пирвели, Рамзан Кадыров, Йоханн Гуденус и Йоханнес Хюбнер в Грозном

Про-российская деятельность европейских крайне правых поначалу не находила широкого отклика у российских политических элит. Несмотря на рост критики внешней и внутренней политики России на Западе, Кремль по-прежнему старался сотрудничать скорее с мейнстримными, чем радикальными европейскими политиками. Правые радикалы были полезны в качестве про-кремлевских наблюдателей на спорных выборах, комментаторов для российских СМИ и участников про-российских/анти-американских конференций, но не более того. Тем не менее, уровень контактов между российскими представителями и западными крайне правыми в период с 2005 до 2012 гг. был несомненно выше, чем в период с 1991 по 2004 гг. Если вплоть до окончания первого президентского срока Путина с европейскими правыми радикалами с российской стороны общались только (около)политические деятели вроде Дугина, Жириновского, Глазьева, Сергея Бабурина, Павла Тулаева и некоторых других, то, начиная со второго президентского срока Путина, а особенно во время президенства Дмитрия Медведева, правые радикалы начали встречаться с членами «Единой России», работниками российских дипломатических учреждений и организаций «soft power», например, Россотрудничества.

В 2012-2013 гг. во взаимоотношениях между российскими властями и отдельными европейскими крайне правыми произошел перелом. Еще с 2011 года новоизбранная председательница НФ Марин Ле Пен пыталась добиться встречи в Москве с высокопоставленными представителями российских властей. Долгое время предлагаемый российской стороной протокол ее возможного визита в Москву не устраивал руководство партии. Некая дистанцированность российских властей от НФ в 2011-2012 гг. объясняется тем, что в 2012 году во Франции должны были состояться президентские выборы и возможный высокий прием Ле Пен в Москве мог бы скомпрометировать российские власти, которые стремились наладить хорошие отношения с двумя основными претендентами на президентский пост – Франсуа Олландом и Николя Саркози. НФ не отчаивался и выжидал.

Встреча Путина с президентом Олландом в начале июня стала важным моментом для развития сотрудничества российских политических элит и НФ. На этой встрече Олланд жестко высказался в отношении режима Башара Асада в Сирии, которого поддерживал Путин. Для российских властей расхождение по сирийскому и другим вопросам, которое обнаружилось во время визита Путина в Париж, стало сигналом о том, что России имеет смысл начинать искать союзников среди иных политических сил Франции. Это открыло пространство российского сотрудничества с НФ и другими французскими крайне правыми. Руководство НФ начало активно встречаться с послом России во Франции Александром Орловым и его советником Леонидом Кадышевым в Париже. Летом 2012 года Орлов помог французскому праворадикальному активисту Жилю Арно запустить Интернет-ТВ ProRussia.TVи найти для нее финансирование через российские государственные СМИ. В декабре того же года Марион Марешаль-Ле Пен (племянница президента НФ) приняла участие в Первом международном парламентском форуме в Государственной Думе, а председатель форума и спикер Думы Сергей Нарышкин лично поприветствовал Марешаль-Ле Пен, поздравил ее «от имени всех участников форума» с днем рождения и пожелал ей «успехов и благополучия».

Углублению сотрудничества между представителями российских политических элит также способствовал «православный олигарх» Константин Малофеев, который привлекал западных крайне правых к своими гомофобским и цензорским инициативам. В июне 2013 года малофеевский «Благотворительный фонд Святителя Василия Великого» организовал круглый стол при поддержке Комитета Государственной Думы по вопросам семьи, женщин и детей, а также Центра социально-консервативной политики. В работе круглого стола участвовала делегация французских крайне правых и ультраконсерваторов, включая Сорлена и Эмрика Шопрада, который в то время был советником Марин Ле Пен по геополитическим вопросам. Дискуссия при участии французских крайне правых была использована российскими «национал-консерваторами» в лице Малофеева, Елены Мизулиной и Игоря Шувалова для легитимации «закона о гей-пропаганде» и внесения жестких изменений в закон об усыновлении российских детей-сирот иностранцами.

В том же месяце Марин Ле Пен осуществила свой долгожданный визит в Москву и встретилась с Нарышкиным и председателем Комитета Государственной Думы по международным делам Алексеем Пушковым, а также вице-премьер-министром Дмитрием Рогозиным и лидером националистической партии «Родина», но при этом «единороссом» Алексеем Журавлевым. После этого визита встречи с Нарышкиным и Пушковым стали для руководства НФ регулярными и, по всей видимости, они способствовали позитивному рассмотрению заявки партии на займ 9 миллионов евров «Первом чешско-российском банке», принадлежащем структурам российского олигарха из ближайшего окружения Путина Геннадия Тимченко.

Марин Ле Пен и Сергей Нарышкин в Москве

Также в 2013 году окружение Малофеева установило взаимоотношения с итальянской «Лигой севера» (ЛС). В декабре Алексей Комов, занимающий высокие посты в Благотворительном фонде Святителя Василия Великого и другой малофеевской организации «Лига безопасного интернета», отправился на съезд ЛС в сопровождении «единоросса» Виктора Зубарева. На этом съезде председателем партии был избран Маттео Сальвини, который с первых недель работы на посту показал себя откровенно про-российским политиком. В начале 2014 года члены ЛС создали «Культурную ассоциацию Ломбардия-Россия», руководство которой описывало ее как «культурную и беспартийную ассоциацию, но с определенными идеями, которые соответствуют полностью с мировоззрением Президента Российской Федерации» (оригинальная орфография сохранена). Почетным президентом ассоциации стал Комов, а радиостанция «Голос России» стала ее официальным партнером.

Через ассоциацию «Ломбардия-Россия» руководство ЛС осуществляло деятельность, направленную на лоббирование российских интересов в Италии, а также пыталось налаживать деловые контакты с «правительством» аннексированного Крыма. Начиная с 2014 года, лидеры ЛС регулярно посещали Москву, где их контактными лицами стали Нарышкин и Пушков, которые фактически инструктировали членов ЛС в отношении про-российских нарративов, необходимых для распространения в Италии и Европейском парламенте. Сальвини лично встретился с Путиным в Милане в октябре 2014 года, и тогда же член ЛС Паоло Гримольди организовал в нижней палате парламента Италии межфракционную группу «Друзья Путина». ЛС установила контакты с российскими дипломатическими структурами в Италии, а также с итальянским представительством Россотрудничества. Ирина Осипова – дочь главы Россотрудничества в Италии Олега Осипова и лидер организации «Российско-итальянская молодежь» – стала частым гостем на про-российских мероприятиях ЛС и ассоциации «Ломбардия-Россия», а также помогала итальянским ультраправым с поездками в Москву и даже выступала в роли переводчика для Сальвини.

Маттео Сальвини и Владимир Путин в Милане

Схожие процессы, указывающие на углубление сотрудничества между российскими официальными лицами и европейскими крайне правыми, наблюдались в других национальных контекстах, особенно в Австрии, Венгрии и Болгарии, хотя французские и итальянские праворадикалы добились наибольшего успеха в выстраивании отношений с официальной Москвой.


Не все праворадикальные партии на Западе стоят на про-россйиских позициях. По историческим причинам основные крайне правые силы в Польше, в балтийских и некоторых других странах не имеют симпатий к России. Путинская Россия также вызывает мало восхищения среди значимых праворадикальных партий в скандинавских странах. Однако в Европе уже давно существует ультранационалистические силы, для которых Россия в целом и путинский режим в частности являются либо примерами для подражания, либо важными идеологическими союзниками. В пост-советский период сотрудничество между такими крайне правыми и российскими (около)политическими деятелями можно условно разделить на три этапа.

На первом этапе (1991-2004) с российской стороны в эти отношения были вовлечены лишь ультранационалисты, которые с помощью международных связей стремились повысить свой собственный политический статус внутри страны. Они скорее руководствовались своими собственными интересами, нежели интересами государства, так как они были отдалены от власти.

Второй период (2005-2012) – на фоне постепенного анти-американского разворота российских властей и роста анти-западнических настроений в российском обществе – характеризовался появлением потребности (в близких к Кремлю кругах) в использовании любых про-российских европейских политиков, включая правых радикалов, для легитимации сомнительных результатов различных электоральных процессов, а также для оправдания внешней и внутренней политики путинского режима в российских СМИ и на публичной арене. К концу второго этапа в распоряжении Кремля оказался пул европейских крайне правых, которые стремились к углублению политического сотрудничества с официальной Москвой и налаживанию отношений с российскими деловыми кругами.

Третий этап, начавшийся в 2013 году, характеризуется искренней заинтересованностью Кремля не только в сотрудничестве с европейскими крайне правыми для легитимации собственной политики, но и в политических успехах правых радикалов в странах ЕС. Толчком для такого разворота стало протестное движение в России в 2011-2013 гг., на которое Кремль ответил, с одной стороны, репрессиями, а с другой – дроблением оппозиции при помощи поляризирующих действий, к которым можно отнести суд над «кощунством» Pussy Riot, анти-американский «закон Димы Яковлева», запрет «гей-пропаганды» и т.д. Ответ Кремля на анти-путинское протестное движение вызвал негативную реакцию мейнстримных политических кругов на Западе, в результате чего официальная Москва начала искать партнеров среди радикальных политических сил. Этот процесс усилился после российского военного вторжения в Украину, на которое Запад ответил санкциями и частичной международной изоляцией России.

В последние годы риторика российских властей, позиционирующих свою страну как «оплот консервативных ценностей», свидетельствует о том, что Кремль рассматривает правых популистов – как умеренных, так и радикальных – в качестве важнейших (хотя и не единственных) союзников в ЕС. Во время «Прямой линии» в 2014 года Путин высказал мнение, что в Европе происходит переосмысление ценностей и что «победа, скажем, Виктора Орбана в Венгрии, успех более крайних сил на последних выборах в Венгрии [т.е. праворадикальной партии «Йоббик»], успех Марин Ле Пен во Франции» свидетельствуют о развороте Европы к «консервативным ценностям», которые якобы и разделяет Россия. Прямая и непрямая поддержка крайне правых сил на Западе со стороны Кремля и близких к нему политико-деловых кругов направлена на ослабление политического единства Запада в целях (1) достижения геополитической победы путинской России над непреклонным либерально-демократическим Европейским союзом и (2) заключения «нового Ялтинского договора», который бы закрепил за Россией зону влияния (пост-советское пространство) и легитимировал бы несменяемость путинского, т.е. анти-демократического, режима.

I was never happy with the term “alt-right”. While I would occasionally use it, I always try to explain that the term is meaningless and dangerous, and should better be avoided in the media and academic writing.

The term “alternative right” – and “alt-right” is its shortened version – was coined in 2008 by an American conservative writer Paul Gottfried. In his article “The Decline and Rise of the Alternative Right”, Gottfried wrote about the crisis of paleoconservatism, an ideology that is characterised by its focus on traditional and religious values, limited government and opposition to multiculturalism and immigration.

In Gottfried’s view, paleoconservatism was, in the past, a good antidote to neo-conservatism that Gottfried rejected but that eventually came to dominate the Republican party. This implies that paleoconservatism was, for Gottfried, the Alternative Right, a Rightist alternative to the neo-conservative GOP. However, paleoconservatism withered away – and going back to the title of the article, that was “the decline of the alternative right” – but Gottfried welcomed the developments in the conservative movement outside the Republican party and, especially, young conservative non-Republicans to whom he referred as “post-paleos”. For him, “the rise of the alternative right” was exactly the emergence of “post-paleos” who were aiming at putting together “an independent intellectual Right, one that exists without movement establishment funding”.

The term was shortened to “AltRight” or “alt-right” in 2010 by Richard Spencer who also launched a magazine Alternative Right and the website under the same name thus effectively appropriating the term. And the moment Spencer did it, the term “AltRight” was divorced from Gottfried’s interpretation of “alternative right” and became redundant: Spencer is a neo-Nazi and the ideology that he ascribed the term “AltRight” to already had a name – it was “neo-Nazism”.

Richard Spencer

“Alt-right” remained a fringe term until 2016 when the US presidential election was in full swing. There were two main reasons why the term became popular then. First, in order to damage Donald Trump, the pro-Clinton media drew attention to the neo-Nazis who called themselves “alt-right” and, at the same time, supported Trump as US president, especially through Internet memes and graphics. Second, a far-right writer Steve Bannon who was executive chair of the website Breitbart News, which he himself described as “the platform for the alt-right”, was appointed chief executive officer of Trump’s presidential campaign, and even more media attention was focused on the term “alt-right”.

The Pepe the Frog meme appropriated by the American far right

The increased media attention to the “alt-right” in 2016 and its rising notoriety resulted in a war over the term in the American far-right milieu – a war that simultaneously underscored the uselessness of the term. The problem was that – despite the fact that several groups wanted to claim it – the term was never appropriately defined by members of the American far-right scene.

Neo-Nazi websites such as The Daily Stormer and Fash the Nation used the term to describe themselves – so following Spencer’s Alternative Right, they simply wanted to have a fancy, non-toxic hipster name for their neo-Nazi beliefs. Writing for The Daily Stormer, its editor Andrew Anglin recognised the vagueness of the term “alt-right” saying that it “could refer to a lot of different people saying a lot of different things”, but still insisted that the authentic core concept of the “alt-right” was essentially a neo-Nazi belief that “Whites are undergoing an extermination, via mass immigration into White countries which was enabled by a corrosive liberal ideology of White self-hatred, and that the Jews are at the center of this agenda”.

Neo-Nazis during the “Unite the Right” march in Charlottesville on 12 August 2017. A man in the centre is James Fields who killed one and injured 19 counter-protestors.

In their turn, American groups subscribing to the core principles of the European New Right and European Identitarianism, wanted to redefine the term in a less extremist way. Greg Johnson, the editor-in-chief of the New Right Counter-Currents Publishing, acknowledged the roots of the concept “alt-right” in Gottfried’s writings, as he described the “alt-right” as a “largely empty” brand that only functioned as “a broad umbrella term for ideological tendencies that reject mainstream American conservatism”. Nevertheless, Johnson wanted to “endow the Alternative Right with a positive content”, and suggested defining it the following way: “the Alternative Right means White Nationalism – or it means nothing at all”.

Ironically, Johnson implicitly admitted that the only value the term “alt-right” had was that it was a popular brand, and yet its meaning would still be good old “White Nationalism”, thus corroborating the redundancy of “alt-right”. In a similar vein, far-right publisher John Morgan complained that the “alt-right” was “a culture primarily of blogs, memes, podcasts, and videos. It has yet to produce a single book or other statement of principles that everyone involved would agree is the quintessence of the Alt Right’s worldview”. Morgan’s hopes, however, will unlikely come true: given the media popularity of the brand, the diverse American far-right scene will never agree on the definition of the “alt-right”.

Milo Yiannopoulos, who was senior editor of Breitbart News in 2015-2017, also wanted to appropriate and, to that end, redefine the “alt-right” as a “Cultural-Libertarian movement”, “a cultural rebel army”. Yiannopoulos explicitly admitted that the term “alt-right” referred to a broad movement pointing out that defining it would be problematic: “the Alt-Right is a very new movement and everyone thinks they have a right to define it”. Nevertheless, he stressed the allegedly culturally rebellious character of the “alt-right” dismissing the neo-Nazi appropriation of the concept. For him, “the alt-right in its broadest definition” is not “to any degree traditional white nationalists”. According to Yiannopoulos, “a huge proportion of the alt-right today are Millennials, ranging from teenagers up to the younger members of Generation X. Primarily white, but also consisting of increasing numbers of minorities. Jews fed up with the pro-Islam attitudes of elites. Asians who are now being penalized by affirmative action. Black groups like the Hoteps, fed up with Black Lives Matter”. Therefore, Yiannopoulos criticises the neo-Nazi element of the alt-right calling them “the Stormfags” or “1488ers” and claiming that they only constitute 5 percent of the “alt-right” movement. The neo-Nazis naturally disagree and, in their turn, call Yiannopoulos a “kikeservative”.

Neo-Nazis during the “Unite the Right” march in Charlottesville on 12 August 2017

It should be stressed again that the far-right war over the term “alt-right” is exclusively underpinned by the fact that it is a hyped-up brand. But there is no agreement even in the American far-right scene how to define it and – given bitter feuds between different groups – the war will never be over unless the term loses its popularity in the mainstream media. And lose it must.

Despite the lack of agreement on the definition of “alt-right”, the events in Charlottesville on 12 August 2017 have demonstrated that the neo-Nazis have successfully appropriated the term. They did not win the war over the term in the milieu, but it is now simply impossible to accept Yiannopoulos’s point of view and say that the neo-Nazis constitute only 5 percent of the “alt-right”. The media and social scientists need to realise that there is no need for the term that is just used as a hipster cover for whitewashing the entire spectrum of neo-Nazi beliefs.

Paul Jackson, Senior Lecturer in History at the University of Northampton, reviews my book Russia and the Western Far Right: Tango Noir for the anti-fascist magazine Searchlight. The review was published in Searchlight (Summer 2017), pp. 28-29.

Moscow's Mates

To what extent do western far right parties and activists benefit from the support of the Russian state? Do they play a role in legitimising Putin’s democratic autocracy? Is this relationship one to be worried about? For anyone who has asked such questions in the past few years, Anton Shekhovtsov’s new book offers a comprehensive account of the origins, recent history and current dynamics of the “tango noir” between Moscow and western far right parties.

Drawing on new archival material, and demonstrating a clear and authoritative grasp of the dynamics of Putin’s regime in particular, this book should be seen as a major contribution to the study of the transnational far right.

Shekhovtsov starts his account in the interwar years, with the rise of the Soviet Union. He shows how the dynamics between the new Communist state and western extreme right groups were sometimes more complex than might at first be imagined. The curious groups that saw in the USSR an ally of sorts included Germany’s National Bolshevists, driven by a vision of creating a new modernity, according to Shekhovtsov. Nationalist figures such as Ernst Jiinger offered praise for the “total mobilisation” achieved by the new Soviet state, reminiscent of total war conditions. Strasserite Nazis also saw the Soviet Union in more ambiguous terms than Hitler.

After the Second World War, the legacy of the National Bolshevists, along with left-loaning Strasserite Nazis and elements of the Conservative Revolution movement, led some far right figures to view the USSR as a potential bulwark against US global domination. Ideologues including Francis Parker Yockey and Jean Thiriart were central to these arguments, as far right ideologies were recalibrated to new Cold War contexts. However, while the USSR found some common ground with these positions, such as opposing West Germany joining NATO, it was not really until the period of Perestroika in the 1980s that ties between western far right parties and Soviet Russia became more significant.

Shekhovtsov explores in detail how, as the Soviet Union collapsed, opinion shapers such as Alexandr Dugin developed ties with the European New Right movement, led by Alain de Benoist. Shekhovtsov highlights Vladimir Zhirinovsky as another who was crucial to forging ties between the new Russian state of the 1990s and the wider far right milieu in Europe. Zhirinovsky was supportive of the Italian Northern League's attempt to declare independence for Padania (northern Italy) in 1997. among other developments, and also supported Holocaust deniers such as Ernst Zündel. Jean-Marie Le Pen, then the leader of the Front National in France, was also part of this context, taking a positive view of developments in Yeltsin’s Russia in the 1990s. Again, he identified an anti-American quality to the new Russian state that could be beneficial for his own perspectives.

While around a third of the book deals with the longer historical context, Shekhovtsov’s main focus is on how Putin’s Russia has used and manipulated far right parties and figureheads in a variety of ways from 2000 onwards. He presents Putin’s regime as a new type of authoritarian state that uses elements of democratic practice to legitimise its endeavours and rightly resists the polemical trend to characterise Russia as a fascist state.

While Yeltsin's Russia was dominated by oligarchs, Shekhovtsov shows that Putin’s Russia curtailed their influence while creating this new regime, authoritarian but not intent on pursuing a totalitarian revolutionary vision reminiscent of the Nazis.

For Europe’s far right, Russia’s increased hostility to organisations such as the EU has helped foster common ground. Shekhovtsov contends that European far right activists, especially in the past few years, have been keen to idealise an increasingly anti-Western Russia as a beacon of hope. To explore how these interactions have become closer as Russia has become more overtly anti-Western, Shekhovtsov devotes a chapter of the book to the issue of the Russian state giving far right figures specific roles as election observers. This has often been mutually beneficial, helping shore up Russia’s own pseudo-democratic practices while also allowing a greater international role for far right politicians. For British readers, it is interesting to sec the then British National Party leader Nick Griffin's activities in 2011 and 2012 analysed in this context.

Revealingly, Shekhovtsov stresses that such extremists are presented as unremarkable, ideologically neutral figures in the Russian national media. In some cases, far right figures have also become more significant players within Russian media, becoming opinion formers. New forms of mass media in Russia have been crucial to this development. Putin’s state has sought to develop its television news channel, Russia Today - founded in 2005 and abbreviated simply to RT in 2009 - as a form of power both nationally and internationally. Shekhovtsov discusses some eyebrow-raising RT commentators with an international profile, such as Richard Spencer of the white supremacist National Policy Institute and FN leader Marine Le Pen. The latter, Shekhovtsov argues, was particularly forceful in supporting Russia’s antagonistic stance towards Ukraine from 2013. Such commentators, now ‘play an allotted role of white European experts’ on the alleged normalcy of the Kremlin's policies at home and in international relations”, Shekhovtsov concludes.

There is also a chapter devoted to how Moscow uses far right organisations in Europe to develop front groups for its own aims and goals. Pro-Russian narratives are regularly promoted by far right groups, Shekhovtsov argues, focusing in particular on developments in Austria, Italy and France. Such promotion can include statements endorsing homophobic attitudes in Russia, criticising western sanctions against Russia, or legitimising Russia’s annexation of Crimea.

A final chapter develops similar themes of far right actors promoting Russian perspectives through the institutions of the EU.This has not always gone Moscow's way though. MEPs from parties including the Freedom Party of Austria, Hungary’s Jobbik, Vlaams Belang in Belgium and Geert Wilders’ Party for Freedom in the Netherlands have been supportive of Russian interests. But Shekhovtsov highlights others, such as the Sweden Democrats and the Danish People’s Party that have not.

The book’s conclusions draw out further interesting nuances. For example, Shekhovtsov explores how Russia’s support for Marine Le Pen was scaled back during the recent French elections, as Moscow began trying to cultivate the centre right Francois Fillon from the end of 2016. When his campaign failed, Moscow's support for Le Pen returned. The book’s conclusions also rightly highlight the need for more academic research into the dynamics of wider Russian influence on different forms of western far right activity, spanning Russian neo-Nazis helping to run training camps in rural Wales to the nebulous alt-right scene in the US.

But while it presents this analysis on a large canvas, for readers interested in British-Russian dynamics the book sometimes feels limited. Nigel Farage gets only one mention, for example. What has been UKIP’s relationship with Putin’s Russia? Donald 'frump is also only briefly mentioned. However, such gaps really point to the need for greater scrutiny of the networks of influence that Putin’s regime is cultivating and how impactful they really are.

For those who want to know’ more about these webs of influence, Russia and the Western Far Right is essential reading. It is an important addition to the scholarship on the subject and highly relevant tor anyone interested in the transnational nature of extreme right politics. It raises many questions for the coming years.

The crash of the Metrojet Flight 9268 operated by Russian airline Kogalymavia has presented Moscow with a dilemma: what explanation of the crash would be most useful for the Kremlin's positioning both domestically and internationally?

Essentially, there have been two options:

1. A mechanical failure. The Russian media reported that Flight 9268 experienced technical problems and the pilot asked for a landing in a nearest airport. The Russian media also quoted various people in Russia - family members of the crew, technicians, and other third parties - saying that, in the past, there had been oral reports of the technical problems that the pilots and crew had with the aircraft. Explaining the crash of Flight 9268 with a reference to the mechanical failure was apparently the safest option for Moscow. Since Russia is engaged in the erratic campaign of saving the regime of Bashar al-Assad in Syria by bombing civilian population, anti-Assad rebels, and, occasionally, ISIS terrorists, the technical explanation presents a picture of a dramatic casualty in no way related to Putin's Syrian campaign. Naturally, this explanation also points to the corrupt practices in Russia (an aircraft experiencing technical problems should never have been used by the Kogalymavia airline), but all the Russians are aware of the devastating corruption in their country, so "it's fine".

2. A terrorist attack. Almost immediately after the crash, ISIS terrorists claimed responsibility for the incident. This directly linked the crash to Moscow's Syrian campaign, and implied that ordinary Russians paid a costly price for Putin's adventures. Hence, admitting that the terrorist attack was the cause of the crash of Flight 9268 could be a blow to Putin's image domestically: for the Russian audience, he presents the Syrian campaign as something distant and, at the same time, beneficial for Russia's international standing, but the terrorist attack brings the war back home. A similar situation in Spain (an al-Qaeda cell claimed responsibility for the 2004 Madrid train bombings) resulted in the withdrawal of the Spanish troops from Iraq. If Putin admits that an Egyptian cell of ISIS has been behind the crash and continues his Syrian campaign, his popularity in Russia my decrease. On the other hand, acknowledging the terrorist attack could still be useful for Moscow in terms of its international image: "the Russians are fighting the war on international terrorism, and Russia and the West are in this together, hence Russia is no longer a pariah state, so do lift the sanctions and accept us to the club of the global powers".

Nevertheless, Moscow sees the first option as the most useful. After all, even the prospect of Russia's heightened international standing can only be used by the Kremlin for the purposes of consolidating Putin's regime, but Moscow's cost-benefit analysis shows that the threats to Putin's domestic image in the case of accepting the second option are more significant than the potential benefits.

Moscow's current problem with the first option, however, is that British and US intelligence services increasingly point to the terrorist attack as the cause of the crash, thus narrowing Moscow's maneuvering space. And the recent reports in the Russian and international fringe media hint that Moscow may have come up with a third option.

On 6 November, Russia's international Sputnik website published Finian Cunningham's article that bluntly asked: "was it really terrorists, or was it British MI6 agents palming the deed off as terrorists?". The same day, a conspiracy website published an article by Sorcha Faal arguing that the Russian intelligence service had allegedly captured and arrested "two CIA assets for masterminding the Sinai plane crash of Flight 9268". The same argument was reproduced by Sean Adl-Tabatabai, a long time follower of David Icke who believes that a secret group of reptilian humanoids controls humanity. On 8 November, Russia's chief propagandist Dmitry Kiselev, published an article implicating that an explosion on Flight 9268 could be a result of the agreement between the "Western coalition" and ISIS.

Thus, Russia's third option is admitting that the terrorist attack was the cause of the crash, but this terrorist attack itself was a Western plot against Russia.

This version may seem absurd to everyone who is not prone to conspiracy theories, but it is also extremely dangerous. It means that, indeed, the consolidation of Putin's criminal regime at home is far more important for the Kremlin than the international cooperation, and that Moscow is ready to escalate its war on the West. The Kremlin keeps on instilling anti-Western hatred into the Russian society by feeding it with conspiracy theories, and this hatred may lead to psychological acceptance of even more aggressive approach towards the West. As Voltaire wrote, "those who can make you believe absurdities, can make you commit atrocities".

The recent resignation of Dmytro Yarosh from the leadership of the Right Sector may be a sign of the forthcoming changes in the strategies of both the Right Sector and the Ukrainian state.

In order to understand the significance of Yarosh’s resignation statement, one needs to consider two important points related to Ukraine’s domestic situation and international relations.
First, the Right Sector has evidently radicalised its rhetoric and actions after the signing of the Minsk II agreement in February 2015. Many fighters of the Right Sector battalion and its affiliated Ukrainian Volunteer Corps (also known by the Ukrainian acronym DUK) were unhappy about the “hybrid ceasefire” implied by the Minsk II agreement, as they preferred to continue fighting against the Russian invaders and their separatist proxies in Eastern Ukraine. Some members of the Right Sector were also unhappy about Ukraine’s new government and, especially, President Petro Poroshenko, who appeared, for some ultranationalists, as traitors of the Ukrainian revolution.

It would be too easy to explain the unhappiness of some members of the Right Sector about the “hybrid ceasefire” by their alleged bloodthirst. The war opens up many opportunities to those engaged in it. Of course, war, in a sense, is a desired state for many ultranationalists; they have “genetic inclination” for war. However, this argument has a limited explanation power with respect to the unwillingness of some members of the Right Sector/DUK to end the fighting. Some fighters have used the war as a way to avoid persecution for the actions that the state would consider not entirely legal. They thought that their military feats would buy them a “legal” way out of Ukraine’s legal framework. In a few cases, that did happen, but in general several members of the Right Sector/DUK were held accountable for their illegal actions.

While there are many other explanations why the Right Sector is unsatisfied with the Minsk II agreement, the crucial point is that the Right Sector has become the most radical opposition to Poroshenko and the government. They still crave a national revolution, as they believe that the revolution that started with the Euromaidan protests was an unfinished revolution, or was not a revolution at all. Thus, the Right Sector is a direct threat to the constitutional order in Ukraine, especially given the fact that the Right Sector/DUK fighters have arms that can be used against state officials. Not that the Right Sector can stage a coup d’état– they have neither sufficient human resources nor ample public support for this – but their actions may lead to further destabilisation of the weak Ukrainian state, and the Russian invaders can use this destabilisation to their avail. This is something that Yarosh, being a relatively moderate and balanced politician, understands well. And this is why Yarosh acted as a mediator between the state and the extremists in the Right Sector. However, the frustration among the Right Sector’s fighters grew stronger, and they started asking the leadership of the organisation “to give them the order”.

Second, the Western powers have consistently demanded from the Ukrainian authorities to put all volunteer military units under the army or police control. The Ukrainian authorities clearly see the point: not only do the autonomous military units constitute a threat to the state, their existence sour Ukraine’s relations with the West too. On 3 November this year, Council of Europe published CoE Commissioner for Human Rights Nils Muižnieks's report that, in particular, said:

The Commissioner also raised issues related to the volunteer battalions’ integration into the regular army and the police. His interlocutors in the Ministry of the Interior reiterated that the process had been completed with regard to those volunteer battalions integrated in the police force. The prosecutorial authorities informed the Commissioner about a verification procedure launched by them into the activities of all members of volunteer battalions.

But a more important part of the report is this one:

The Commissioner has not yet had a possibility to discuss these issues with the authorities at the Ministry of Defense and other relevant security structures. However, he is aware of credible reports implicating the existence of armed groups which continue to enjoy a high degree of independence and do not appear to be fully incorporated in the regular chain of command. Most frequent references are made in this context to the groups affiliated with the Right Sector (Pravyi Sector). This issue should be addressed without further delay.

What does Yarosh’s resignation mean? It means that he will no longer be a mediator between the state and the Right Sector’s extreme wing, and will no longer cover up for the violent and aggressive actions of particular members of the Right Sector. What it also means is that the state may have become serious about the threats that the Right Sector pose.

What will the state do?

1. The state may deliver an ultimatum to the Right Sector: either they integrate into the army or the police, or they will be crushed as an illegal armed group. This ultimatum will most likely lead to a split within the Right Sector: some fighters will prefer to join the army/police, some will choose the underground activities. A split into more than two groups is also possible.

2. Those who will choose the underground activities will most likely be destroyed. As the destruction of the stubborn fighters of the Right Sector/DUK may lead to a larger revolt against the authorities (dissatisfied fighters of other military units may join this revolt too), the state will:

2.1. wait until the extremists make an obvious mistake that will be perceived by the general public as a legitimate reason for the state to crush them – this can be either a direct attack on the state authorities or a blatant violation of the Minsk II agreement;

2.2. or it will use the security service agents within the extreme wing of the Right Sector to provoke that mistake.

Andreas Umland's review* of my forthcoming book, Russia and the Western Far Right: Tango Noir, available for pre-order via Routledge and Amazon. (If you need a 20% discount for the pre-order via Routledge, give me your e-mail address in the comments section - it will not be published.)

This voluminous monograph deals not only with post-Soviet affairs, but also the Soviet period—namely the 1920s and 1950s when the Kremlin already had some secret contacts with West European right-wing extremists. While [Marlene] Laruelle’s volume [Eurasianism and the European Far Right] primarily details connections between Russia’s extremely anti-Western Eurasianists and the Western far right, the principal focus of [Anton] Shekhovtsov’s volume is the paradoxical collaboration of the Soviet and Putin regimes with various Western ultra-nationalists, and especially, during the last years, with those in Austria, Italy, and France. While Moscow was, after World War II and today still is, loudly “anti-fascist,” it has—in a variety of situations—not hesitated to contact, support, and utilize extremely right-wing extremists for various foreign and domestic purposes. Recently, this has included employing far-right commentators for propaganda and disinformation purposes in Kremlin-controlled mass media, or engaging Western fringe politicians as guests to manipulated elections in the role of foreign observers who legitimize, for Russia’s domestic audience, engineered polls, including pseudo-referenda, with affirmative public statements.

Shekhovtsov underlines the motivational ambivalence of the intensifying collaboration of the Kremlin with the Western far right—a dualism that reflects the Janus-like character of Putin’s cynical and postmodern, yet also sometimes fanatical and archaic, regime. On the one hand, Moscow behaves pragmatically when, in its capacity as a kleptocracy, it tries to establish as many as possible links to influential Western mainstream politicians and businesspeople, without regard to their political views or ideologies. The Kremlin only turns to various radicals in the West to the degree that it cannot build close relationships within the establishment in the respective countries, and when it can instead get access—sometimes via middlemen like Dugin—to alternative political circles. Moscow then also supports these often populist and nationalist forces as its allies and as troublemakers in the EU and Atlantic alliance.

On the other hand, however, Moscow’s growing international isolation and intensifying contacts with the far right, within and outside Russia, are also ideologically driven, and feed back into the self-definition of the regime. As an autocracy in need of consolidation, Putin’s regime is being naturally drawn—both domestically and internationally—to groups whose ideologies support illiberal policies and undemocratic practices. The far-right groups, in turn, profit from public alignment to the world’s territorially largest country and a nuclear superpower. The result have been, as Shekhovtsov outlines, constantly deepening relationships between Russian officials and Western far-right activists since the mid-2000s.

* This is an excerpt from Andreas Umland's review article "Post-Soviet Neo-Eurasianism, the Putin System, and the Contemporary European Extreme Right".

Paul Jackson, Senior Lecturer in History at the University of Northampton, reviews my book Russia and the Western Far Right: Tango Noir for the anti-fascist magazine Searchlight. The review was published in Searchlight (Summer 2017), pp. 28-29.

Moscow's Mates

To what extent do western far right parties and activists benefit from the support of the Russian state? Do they play a role in legitimising Putin’s democratic autocracy? Is this relationship one to be worried about? For anyone who has asked such questions in the past few years, Anton Shekhovtsov’s new book offers a comprehensive account of the origins, recent history and current dynamics of the “tango noir” between Moscow and western far right parties.

Drawing on new archival material, and demonstrating a clear and authoritative grasp of the dynamics of Putin’s regime in particular, this book should be seen as a major contribution to the study of the transnational far right.

Shekhovtsov starts his account in the interwar years, with the rise of the Soviet Union. He shows how the dynamics between the new Communist state and western extreme right groups were sometimes more complex than might at first be imagined. The curious groups that saw in the USSR an ally of sorts included Germany’s National Bolshevists, driven by a vision of creating a new modernity, according to Shekhovtsov. Nationalist figures such as Ernst Jiinger offered praise for the “total mobilisation” achieved by the new Soviet state, reminiscent of total war conditions. Strasserite Nazis also saw the Soviet Union in more ambiguous terms than Hitler.

After the Second World War, the legacy of the National Bolshevists, along with left-loaning Strasserite Nazis and elements of the Conservative Revolution movement, led some far right figures to view the USSR as a potential bulwark against US global domination. Ideologues including Francis Parker Yockey and Jean Thiriart were central to these arguments, as far right ideologies were recalibrated to new Cold War contexts. However, while the USSR found some common ground with these positions, such as opposing West Germany joining NATO, it was not really until the period of Perestroika in the 1980s that ties between western far right parties and Soviet Russia became more significant.

Shekhovtsov explores in detail how, as the Soviet Union collapsed, opinion shapers such as Alexandr Dugin developed ties with the European New Right movement, led by Alain de Benoist. Shekhovtsov highlights Vladimir Zhirinovsky as another who was crucial to forging ties between the new Russian state of the 1990s and the wider far right milieu in Europe. Zhirinovsky was supportive of the Italian Northern League's attempt to declare independence for Padania (northern Italy) in 1997. among other developments, and also supported Holocaust deniers such as Ernst Zündel. Jean-Marie Le Pen, then the leader of the Front National in France, was also part of this context, taking a positive view of developments in Yeltsin’s Russia in the 1990s. Again, he identified an anti-American quality to the new Russian state that could be beneficial for his own perspectives.

While around a third of the book deals with the longer historical context, Shekhovtsov’s main focus is on how Putin’s Russia has used and manipulated far right parties and figureheads in a variety of ways from 2000 onwards. He presents Putin’s regime as a new type of authoritarian state that uses elements of democratic practice to legitimise its endeavours and rightly resists the polemical trend to characterise Russia as a fascist state.

While Yeltsin's Russia was dominated by oligarchs, Shekhovtsov shows that Putin’s Russia curtailed their influence while creating this new regime, authoritarian but not intent on pursuing a totalitarian revolutionary vision reminiscent of the Nazis.

For Europe’s far right, Russia’s increased hostility to organisations such as the EU has helped foster common ground. Shekhovtsov contends that European far right activists, especially in the past few years, have been keen to idealise an increasingly anti-Western Russia as a beacon of hope. To explore how these interactions have become closer as Russia has become more overtly anti-Western, Shekhovtsov devotes a chapter of the book to the issue of the Russian state giving far right figures specific roles as election observers. This has often been mutually beneficial, helping shore up Russia’s own pseudo-democratic practices while also allowing a greater international role for far right politicians. For British readers, it is interesting to sec the then British National Party leader Nick Griffin's activities in 2011 and 2012 analysed in this context.

Revealingly, Shekhovtsov stresses that such extremists are presented as unremarkable, ideologically neutral figures in the Russian national media. In some cases, far right figures have also become more significant players within Russian media, becoming opinion formers. New forms of mass media in Russia have been crucial to this development. Putin’s state has sought to develop its television news channel, Russia Today - founded in 2005 and abbreviated simply to RT in 2009 - as a form of power both nationally and internationally. Shekhovtsov discusses some eyebrow-raising RT commentators with an international profile, such as Richard Spencer of the white supremacist National Policy Institute and FN leader Marine Le Pen. The latter, Shekhovtsov argues, was particularly forceful in supporting Russia’s antagonistic stance towards Ukraine from 2013. Such commentators, now ‘play an allotted role of white European experts’ on the alleged normalcy of the Kremlin's policies at home and in international relations”, Shekhovtsov concludes.

There is also a chapter devoted to how Moscow uses far right organisations in Europe to develop front groups for its own aims and goals. Pro-Russian narratives are regularly promoted by far right groups, Shekhovtsov argues, focusing in particular on developments in Austria, Italy and France. Such promotion can include statements endorsing homophobic attitudes in Russia, criticising western sanctions against Russia, or legitimising Russia’s annexation of Crimea.

A final chapter develops similar themes of far right actors promoting Russian perspectives through the institutions of the EU.This has not always gone Moscow's way though. MEPs from parties including the Freedom Party of Austria, Hungary’s Jobbik, Vlaams Belang in Belgium and Geert Wilders’ Party for Freedom in the Netherlands have been supportive of Russian interests. But Shekhovtsov highlights others, such as the Sweden Democrats and the Danish People’s Party that have not.

The book’s conclusions draw out further interesting nuances. For example, Shekhovtsov explores how Russia’s support for Marine Le Pen was scaled back during the recent French elections, as Moscow began trying to cultivate the centre right Francois Fillon from the end of 2016. When his campaign failed, Moscow's support for Le Pen returned. The book’s conclusions also rightly highlight the need for more academic research into the dynamics of wider Russian influence on different forms of western far right activity, spanning Russian neo-Nazis helping to run training camps in rural Wales to the nebulous alt-right scene in the US.

But while it presents this analysis on a large canvas, for readers interested in British-Russian dynamics the book sometimes feels limited. Nigel Farage gets only one mention, for example. What has been UKIP’s relationship with Putin’s Russia? Donald 'frump is also only briefly mentioned. However, such gaps really point to the need for greater scrutiny of the networks of influence that Putin’s regime is cultivating and how impactful they really are.

For those who want to know’ more about these webs of influence, Russia and the Western Far Right is essential reading. It is an important addition to the scholarship on the subject and highly relevant tor anyone interested in the transnational nature of extreme right politics. It raises many questions for the coming years.

This blog is no longer updated. Please visit my new blog for new entries.